Если вы беретесь переправить партию наркотиков, то никого не интересует, как вы это устроите — спрячете ли их в машине, в поезде, в почтовом отправлении, в каком-нибудь промышленном грузе или еще как. На этот счет у каждого могли быть свои методы и секреты. Главное, по действующим в этом бизнесе правилам, доставить товар от поставщика заказчику. При этом есть жесткое условие — в течение всего времени, пока груз не попал по назначению, организатор транспортировки несет за его сохранность полную ответственность. И если с товаром что-то происходит — неважно, украл его кто-то или перехватила полиция — вы должны возместить заказчикам полную стоимость всей партии. Никакие объяснения или отговорки здесь не действуют — раз взялся переправить столь ценный груз, значит, знал, на что шел.

Но полиция и таможня в Финляндии и Швеции работают очень хорошо и довольно быстро узнают, что кто-то наладил новый постоянный канал переброски наркотиков. Одним и тем же способом удается переправить максимум пять-шесть партий товара, после чего груз уже встречают полицейские. Иногда кого-то из курьеров или получателей наркотиков арестовывают, иногда нет. Но дальше использовать этот маршрут, естественно, уже нельзя.

Через некоторое время, после того как Райво занялся этим бизнесом, так случилось и с ним. Ему пришлось выплачивать из своего кармана стоимость потерянных наркотиков заказчику. Деньги были очень большие. Как правило, стоимость переправлявшихся партий товара составляла десятки или даже сотни тысяч долларов. Райво сразу выплатить все не смог и, чтобы отдать долг, в счет его организовывал новые поставки наркотиков. Через какое-то время полиция снова обнаруживала его товар, и долги его увеличивались.

В результате все деньги, которые Райво зарабатывал на нашем с ним проекте по производству фенилацетона, сразу уходили в счет возмещения потерянных им раньше партий наркотиков, причем и этого до конца не хватало. Я посочувствовал Райво и согласился ему помогать. Поскольку Райво знал некоторых заказчиков наркотиков в Швеции и Финляндии, для которых он раньше организовывал поставку чужого товара, то мы иногда отправляли им и наш собственный амфетамин. За счет этого Райво наконец смог расплатиться со старыми долгами, но для себя он так ничего и не заработал. А ему, естественно, хотелось чего-то большего.

Делясь со мной всеми этими проблемами, Райво стал все чаще рассуждать, что на фенилацетоне и амфетамине мы много не заработаем. Фенилацетон — вообще сырье, и получается, мы тут вообще трудимся на «чужого дядю». Да и сам амфетамин, если перейти только на его производство, как говорил Райво, не очень выгоден. Мол, его на рынке в Европе полно и он довольно дешев. По рассказам Райво, многие его знакомые — в самой Эстонии и некоторых соседних странах — занимались изготовлением амфетамина, поскольку сырье для него, как оказалось, они получали из России в больших количествах. И хоть ни у кого из знакомых Райво не было такого классного оборудования, как у нас, наладить производство им было несложно, стоило лишь найти какого-нибудь химика, пусть даже студента. Совсем другое дело, рассуждал Райво, — экстази. По его словам, этого наркотика никогда не хватает на рынке, и найти на него покупателя куда легче, чем на амфетамин. К тому же стоит экстази во много раз дороже. Делать его, конечно, намного сложнее, но раз уж у нас появился почти настоящий химический завод, убеждал Райво, не стоит размениваться по мелочам.

В принципе, я был согласен с Райво, что наш бизнес — не самый выгодный. Но довольно долго я сомневался, стоит ли вот так сразу ради совершенно незнакомого и, очевидно, весьма опасного дела бросать все, что за последний год мне удалось с таким трудом получить — налаженную производственную систему, надежных партнеров в Черкассах, которые всегда и во всем готовы прийти на помощь, и, в конце концов, размеренную, спокойную и сытую жизнь. Конечно, по сравнению с другими, кто занимался подобным делом, мы зарабатывали за счет нашего ангара не так уж и много, но зато доход этот был постоянным и к тому же безопасным. О том, что у нас есть собственное производство, в Эстонии не знал никто. Заказчики нашего товара знали в лицо лишь Райво, а откуда берем товар, мы никому не рассказывали. И случись какая неприятность с полицией, мы всегда могли бы придумать какую-нибудь правдоподобную сказку, что привозили свой товар из-за границы, чтобы сохранить наш ангар на будущее. А идея с переходом на производство экстази открывала перед нами — и в первую очередь передо мной, поскольку именно я отвечал за производственную часть нашего проекта — перспективу начать все во многом с нуля. Надо было опять искать сырье и придумывать способы его доставки, осваивать новую, куда более сложную технологию, перемонтировать оборудование, искать новых партнеров, что создавало и новые риски. Кто мог поручиться, что люди, с которыми придется иметь дело в будущем, окажутся такими приятными, надежными и порядочными, как Людмила и ее коллеги? Большое производство такой дорогой вещи, как экстази, наверняка сложнее будет прятать от чужих глаз и полиции, да и людей в нем придется задействовать немало.

В общем, довольно долго я был в сомнениях, стоит ли поддаваться на уговоры Райво. Но со временем я все больше стал склоняться к его идее. В какой-то степени свою роль сыграла и скука — однообразная жизнь начинала надоедать, захотелось чего-то нового, тем более что успех по добыче фенилацетона, а потом еще и амфетамина в нашем ангаре вселил в меня уверенность. Окончательно же я сдался после того, как Райво выдал нашу тайну своим знакомым, на которых он раньше работал.

Рассуждая, как можно было бы заработать на экстази, Райво не раз мне рассказывал, что хорошо знает людей, которые занимаются его производством. Кто они, где и как это делают, он не говорил, а я, понимая, что тема это очень деликатная, с лишними расспросами не приставал. В конце концов он не выдержал и решил сам, без согласования со мной, похвалиться перед знакомыми нашим ангаром. Однажды, когда я в очередной раз уехал в Украину, он привел их туда и все показал. Вернувшись и узнав об этом, я рассердился было на Райво. Вдруг они выдадут нас полиции? Даже если среди них нет агентов, нас могли сдать властям просто для того, чтобы убрать конкурентов. Но Райво меня быстро успокоил.

Он рассказал, что люди эти надежные, знает он их много лет. А главное, они предложили нам теперь вместе с ними работать по изготовлению экстази и готовы не только предоставить технологию и источники для получения сырья, но и делить все доходы поровну. Райво рассказал, что его приятели были просто потрясены увиденным в нашем ангаре промышленным оборудованием — огромными реакторами, вакуумными насосами. Сами они, как выяснилось, работали в небольшой лаборатории, обустроенной то ли в квартире, то ли в каком-то гараже, используя маленькие примитивные колбы, реторты и горелки. Так им удавалось сделать в месяц не больше трех-четырех тысяч таблеток экстази, причем на это уходило очень много времени и труда. Но даже такой скромный результат давал не меньше прибыли, чем фенилацетон, которым приятели Райво тоже торговали. А вот если бы удалось освоить на нашем с Райво оборудовании технологию по производству экстази, уверяли его приятели, мы все вместе очень скоро стали бы настоящими миллионерами.

Против этого я уже спорить не мог, и через несколько дней Райво познакомил меня с партнерами. Главным среди них был мужчина лет тридцати с небольшим по имени Марво; именно он заказывал у нас фенилацетон. Марво рассказал, что у них налажено производство амфетамина, который они крупными партиями поставляют в страны Скандинавии — там у них есть надежные постоянные покупатели. Экстази они делают совсем мало, но это намного выгоднее, хотя производство сложнее и требует больше времени.